О.Н. ТРУБАЧЕВ Этногенез славян и индоевропейская проблема
О. Н. Трубачев
ЭТНОГЕНЕЗ СЛАВЯН И ИНДОЕВРОПЕЙСКАЯ ПРОБЛЕМА
(Этимология. 1988 - 1990. - М., 1992. - С. 12-28)
Всем понятен смысл индоевропейской проблемы, центральной и труднейшей проблемысравнительного языкознания, но сформулировать ее нелегко, и притом каждая эпохавносит свое в эту формулировку. Образ индоевропейского генеалогического древас единым стволом и отходящими от него ветвями, очевидно, устарел, хотя на практикеслужит и по сей день. Более адекватной кажется сумма этногенезов, или образболее или менее близких параллельных стволов, идущих от самой почвы, т.е. подобиекуста, а не дерева; этот образ неплохо передает древнюю полидиалектность,но и он не вполне удовлетворителен, поскольку недостаточно выражает то, чтопридает индоевропейскому характер целого. Это целое не ограничиваетсякорнями, но существует, существовало и в виде объединяющих слоев. Таким образом,мы должны изучать частные этногенезы славян, германцев, балтов, греков, армян,фракийцев, иллирийцев, индоиранцев, анатолийцев и других на индоевропейскомфоне, а также эти объединяющие их слои. Узколингвистический подход к индоевропейской проблеме не выдержал испытаниявременем; индоевропейцы - это не только имя, глагол, аблаут, синтаксис, этои выраженная в языке культура. Значит, задача не только в том, чтобы сополагатьнезависимые результаты языкознания и археологии, но и в том также, чтобы типологиюязыкового материала продолжить на типологических аналогиях за пределами языка,т.е. в широкотипологическом подходе к этногенезу и к индоевропейскойпроблеме. Общеметодологическое значение этих исследований не оставляет сомнений,их результат в перспективе призван стать частью нашего самосознания. Вместе с тем сложность предмета такова, что сохраняют силу и такие слова,сказанные лингвистом: "Наука - это диалог, и никто из нас не может претендоватьна то, что он сказал последнее слово". Один из недавних обзоров происхождения индоевропейцев по итогам языкознания,археологии и антропологии констатирует, что "истоки индоевропейства еще не уловимыархеологически" [1]. Следом идут признаниявроде того, что археология одна не может разгадать начало прагерманских этническихгрупп [2]. Наконец, при всей вероятности соответствующихэтнических перемещений, "в археологических материалах, обнаруженных на территориик северу от Альп и относяихся к периоду предполагаемых переселений, нельзя найтиследов го что какие-то племена с этой территории ушли" [3]и т.д. и т.п. Сторонникам исходного индоевропейского "единства" полезно привести мнениеоб отсутствии в Центральной Европе единой культуры при эпипалеолите (к которомуиногда относят зарождение индоевропейских языков) [4].Напротив, несравненно ближе к нашему времени, в эпоху поздней бронзы, специалистынаходят однородность центральноевропейской культуры [5].Мы далеки от мысли прямолинейно связывать явления эволюции языка и культурнойэволюции, и все-таки факт появления однородности культуры как поздний, иначе- вторичный итог подкрепляет естественную мысль о вторичности выработки, например,единообразной "древнеевропейской" гидронимии. Напрасно некоторым ригористам-языковедам уже одно признание интеграцииязыков представляется пережитком марризма [6].Напротив, очень здраво и сейчас звучит суждение, что образование "ветвей" индоевропейскойязыковой семьи шло преимущественно через интеграционные процессы [7],как и указание, что образование крупных племен и народов - сравнительно позднееявление [8]. Для нас совершенно естественными представляются поэтому следующие слова: "...Любая концепция или метод, которые принимают во внимание и оперируют исключительноодним из этих процессов (конвергенцией или дивергенцией. - О.Т.), тоесть, не учитывая также одновременного и/ или последующего действия противоположногофактора языкового развития, будут неизбежно узкими и тем самым - нереалистичными.Это, скорее, исказит, чем прояснит действительный диахронический процесс языковогоизменения". И дальше, там же: "В действительности языковое изменение характеризуется,конечно, постоянным и тонким взаимодействием (interplay) дивергенции и конвергенции,с преобладанием то одной, то другой из них" [9].Поскольку вся эта исследовательская процедура прямо подводит нас к проблемереконструкции праязыков, приведем оттуда же суждения и о праязыках, тем болеечто автор этих суждений весьма внимательно учитывает в дальнейшем и наши критическиенаблюдения, направленные против унитаристских концепций праязыка как "непротиворечивоймодели". Итак [10]: "Одна из более серьезныхошибок, все еще совершаемых время от времени в ряде областей генетического языкознанияи, в частности, связанных с восстановлением утраченных праязыков, состоит ввоззрениях на исходный праязык как на нечто чисто абстрактное, статичное, самопо себе не подверженное изменению ... Но было бы грубой ошибкой не признаватьтого, что эта теоретически предельная стадия - частный праязык - сама являетсявсего-навсего результатом, или конечным продуктом, более или менее длительногоразвития этого же самого праязыка". Недавняя конференция по индоевропейской проблеме (Институт археологии АН СССР,18-19.XII.I986 г.) весьма явственно продемонстрировала живучесть многих старыхпредставлений. С одной стороны - очевидное, заметное и для археологов накоплениеразнородного материала, приурочиваемого к исходной языковой стадии, по6уждающеенекоторых задать вопрос "Праязык ли это?"; с другой стороны - продолжающаясяапелляция части лингвистов к "условно унифицированному праязыку", постулирование"исходного единства" этого языка, которое способно лишь усугубить идеально понятыехарактеристики реконструируемого праязыка и тем самым - лишь затруднить егопонимание, состоящее, между прочим, и в продуктивном соотнесении множащихсяв ходе исследований потенциальных древних диалектизмов с искомым праязыком.Накопление фактнческой базы неизбежно влечет за собой потребность в теоретическомпереосмыслении. Концепция самого праязыка как продукта развития вменяетидею нивелировки изначальной сложности; считать, что в этом случае "реконструкциятеряет смысл", значило бы лишь неоправданно ограничивать возможности реконструкции,у которой в новых условиях возникают новые задачи и новые потенции. Кажется,что новый обмен мнений по индоевропейской проблеме не случайно акцентировали эту конфронтацию сложного праязыка и более традиционных убеждений в духе "del'unite a la pluralite" ("слияния допустить невозможно", иначе "невозможно верифицировать"и т.п.). Выступивший на упомянутой конференции по индоевропейской проблеме О.С. Широковподдержал отстаиваемые мной положеня о важности и жизненности конвергенции вистории и развитии языков, сославшись при этом на пример южнославянской группыязыков, которые достоверно не представляли исходного единства, но лишьвторично, в ходе консолидации, развили ряд "общеюжнославянских" особенностей.Продолжая размышлять над предметом, я вновь вспомнил Югославию, эту страну типологическиинтереснейших языковых судеб, и подумал, что пример с южнославянской языковойгруппой можно в этом смысле сузить и заострить, как то предполагает настоящаясерьезная дискуссия. если и сегодня находятся лингвисты, которые полагают, что"без генеалогического древа нам не обойтись", я бы предложил им, вместо ответа,югославский тест, иными словами, попросил бы их - целиком в духе их убеждений- возвести ныне существующие сербохорватские диалекты прямо к прасербохорватскомуязыковому единству. Специалисты свидетельствуют, что это затея не только трудная,но и практически невозможная и ее сводили бы на нет многократные вторичные слиянияи влияния прежде самостоятельных древних диалектов, чему причиной - характерныеособенно для сербохорватской языковой территории в средние века переселенческиедвижения (метанастичка кретаньа), которые приводили и к таким серьезным результатам,как приращение сербохорватского за счет части словенского языка (проблема кайкавскиххорватов; об этом и о других подобных явлениях см. сейчас в компактной и легкообозримойформе: П. Ивиh. Српски народ и ньегов еэик. Београд, 1986). Заслуживает внимания предпочтение ряда исследователей говорить скорее о торговле,обмене, распространении моды на те или иные произведения культуры, чем о смененаселения, миграциях при неоолите и в эпоху бронзы [11].Дальние пути древности представляются прежде всего торговыми путями, по которыммогли следовать и смешанные торгово-военные экспедиции [12].Естественно вследствие этого не преувеличивать масшатабы древних завоеваний,вообще - этнических передвижений. Для последних, наверное, требовался этническийвзрыв вроде того, о котором говорят для эпохи железа [13],раньше же имели место скорее малолюдные инфильтрации (так, к инфильтрации первоначальномалочисленных этнических групп сводят сейчас, например, индоевропеизацию МалойАзии). Как свидетельствуют соответствующие исследования, древний климат не благоприятствовалраннему освоению индоевропейцами Севера Европы, за который упорно цеплялисьнекоторые исследователи предыдущих поколений: появление человека на южнобалтийскомпобережье Польши датируется методами палеоботаники около 5500 лет назад, т.е.серединой IV тыс. до н.э. [14]. Имеются сведения,что послеледниковое заселение районов на север от Судет и Карпат началось лишьс 4000 г. до н.э. [15], причем, надо полагать,как для индоевропейцев, так и для неиндоевропейцев, если существование последнихздесь вообще реально. Области более древнего заселения лежали южнее, в ЦентральнойЕвропе. С середины V тыс. до н.э. засвидетельствована добыча золота в Трансильвании[16], производившаяся, по-видимому, индоевропейцами,точнее, их частью, что косвенно говорит об их раздельных племенах с раннеговремени. Археолог Е. Н. Черных, выдвинувший несколько сложное понятие Циркумпонтийскойметаллургической провинции IV - II тыс. до н. э., относит к западному флангуэтого региона, населявшегося предположительно индоевропейцами, и золотоноснуюТрансильванию. Так, к этим золотодобывающим центрам были, видимо, близки германцывремен своей этногенетической консолидации, отнюдь не синонимичной и не синхроннойпоявлению "типичных" (пра)германских формально-фонетических особенностей концаI тыс. до н.э. (см. также ниже), ср. общегерманский характер названия золота- *gulpa- (гот. gulp, нем. Gold, англ. gold). Оченьблизко и праславянское название - *zolto (ст.-слав, злато, русск.золото, есть во всех славянских языках). Древняя изоглосса золота захватывает,далее, лишь частично балтийский (лтш. zelts, общебалтийского названиязолота нет), возможно, также фракийский. Исконноиндоевропейская этимология этогоназвания металла по желтому цвету прозрачна до деталей (сюда, кстати, примыкаютнекоторые другие родственные, но образованные с другим суффиксом, например,индоиранское название золота *zharanya- < и.-е. диал. *ghel-en-io-,при *ghel-t-o-/*ghl-t-o- в других упомянутых выше индоевропейскихдиалектах). Эта лексика не заимствована из языка другой цивилизации, но созданасамими индоевропейцами, которые добывали золото в Среднем Подунавье и Трансильвании. Как интерпретируется пространственный аспект этногенеза, так называемый топогенез?Вероятно, и здесь должен тщательно разрабатываться типологический подход. Имеющиеместо в исследованиях апелляции к маленькой латинской прародине, Лациуму [17],заметно ослабляются тем, что в Италии индоевропейские диалекты оказались в чужих,средиземноморских, отчасти навеянных ближневосточными культурными влияниями(наличие их в Этрурии известно) условиях, в которых пришлые индоевропейцы-италикиразвивались и дальше, - в условиях города-государства. Думается, что более перспективналингвистическая концепция пространного индоевропейского диалектного континуума,кстати, лучше согласующаяся с изложенными выше представлениями о взаимодействиидивергенции и (особенно на ранних стадиях развития) конвергенции. Положение о сходстве индоевропейской цивилизации и древневосточных цивилизаций[18] вызывает различные ответные соображенияи прямые сомнения. Археология и лексика свидетельствуют о наличии у индоевропейцевземляночных и малых срубных наземных жилищ, а также об отсутствии храмов, чтосущественно отличается от ближневосточной модели с ее храмами и храмовыми городами-государствами. Как и следовало ожидать, четкие элементы ближневосточного устройства находимтолько у тех индоевропейских и неиндоевропейских обществ, которые оказалисьдалее других углублены в Восточное Средиземноморье, как микенское и минойскоебюрократические общества с их централизацией вокруг дворца и храма [19]и этруски с их городами-государствами и другими культурными особенностями, идущимииз Малой Азии [20]. Нетрудно заметить уже из предыдущего, правда, крайне сжатого изложения, чтомы придерживаемся дунайско-севернобалканской концепции индоевропейского протоэтническогоареала, которая уже давно имеет своих сторонников в нашей и зарубежной литературе[21]. Между прочим, переднеазиатские культурныевлияния на индоевропейский могут находить удовлетворительное объяснение прилокализации индоевропейского очага в севернобалканских и придунайских районахчерез природный мост между Европой и Малой Азией" [22]. Два слова о методе. Современная индоевропеистика имеет возможность оперетьсяна интегрированный сравнительный метод, включающий, кроме уже упомянутой типологии,прежде всего сравнение (этимологию) и внутреннюю реконструкцию.Незаменимым резервом лексико-семантической реконструкции служат собственныеимена, ономастика, за которыми стоят утраченные лексемы сплошь и рядом забытыхязыков, что все вместе сопряжено с немалыми трудностями атрибуции (я говорюэто, потому что иногда раздавались голоса, призывавшие не включать ономастикув аппарат индоевропейской проблемы ввиду описанных трудностей интерпретации;но, при всех трудностях, обойтись в праязыковых исследованиях без ономастикиневозможно, и мы также приводим примеры важности ее свидетельств). В исследованияхформальной структуры индоевропейского корня - пусть медленно и непоследовательно- все же наметился прогресс, выразившийся в том, что не остановились на Бенвенисте,на его трехбуквенной теории индоевропейского корня (при этом, правда, многиене идут дальше этой "канонической" модели), которая опиралась на аналогию семитскоготрехбуквенного корня и подкупала своей стройностью на определенной стадии, ноне охватывала все разнообразие индоевропейской корневой структуры от двухбуквенныхдо пятибуквенных корней типа *spend- 'совершать жертвенное возлияние',кроме того, эта теория статична и не объясняет раннеиндоевропейское состояниес двухсогласными корневыми словами до появления развитого чередования гласных[23]. Что же касается реально-семантическойи культурной реконструкции, то должен признать, что тут дело обстоит гораздоменее удовлетворительно, здесь давно остановились на Дюмезиле, на его теориитрехчастной картины (структуры) мира людей и мира богов, остановились, явноне желая замечать статичность и неадекватность этой теории. А между тем сама реальность восстановимой картины мира подсказывает другое- то, что можно назвать диалектологией индоевропейской социальной организациии культуры, имея в виду неравномерность ее развития. Ведь не только сакраментальныетри класса (жрецы - воины - скотоводы/ земледельцы), но и наличие классов вообщемаловероятно у ранних индоевропейцев, зато, с другой стороны, бывает рано представленчетвертый класс (ремесленники), у анатолийских же индоевропейцев трехфункциональнаямодель полностью отсутствует, а у германцев вплоть до римской эпохи были святыеженщины-жрицы. Хотелось бы, чтобы наши ученые не так послушно следовали западнымшаблонам, неудовлетворительность которых сознается и критикой на Западе. Постулируемоенередко в современных трудах по индоевропеистике наличие развитой социальнойиерархии и в целом высокого уровня культуры праиндоевропейского этноса производитстойкое впечатление статичности. Невозможно говорить об адекватности этого "развитого"и "высокого" уровня не только ностратическим - дальним предпраязыковым связяминдоевропейского, обычно также постулируемым при этом, но и - собственно раннепраиндоевропейскойретроспективе, с которой уместно ассоциировать все же более примитивноесостояние культуры и общества. Все сказанное вынуждает думать об известном отставаниитеории индоевропейской культурной реконструкции подобно тому, как это выше пришлоськонстатировать и относительно теорий индоевропейского топогенеза ( - пространственно-географическогоаспекта этногенеза), констатируя и в этом случае торможение теоретической мыслимодернизирующими или схематизирующими построениями. Диспропорция такого отставаниястановится особенно явной, если вспомнить, что в области наиболее продвинувшейся- формально-фонетической реконструкции - индоевропейская теоретическая мысльушла рискованно далеко, ища, например, истоки индоевропейского звонкого консонантизмав типологически неиндоевропейских звукотипах (глоттальная теория). Верно, что лингвистика не имеет аналога радиоуглеродной датировке археологии(к последней пытаются иногда приравнять глоттохронологию, или лексикостатистикуСвадеша, но и она, и ее усовершенствованные варианты не могут серьезно приниматьсяв расчет, поскольку исходят из равномерности темпов убывания лексики,что не доказано и неприемлемо для разных языков), но лингвистов тоже постояннозанимает глубина реконструкции языкового состояния. Типологически небезынтересно,что, например, достижимая глубина тюркского реконструируемого состояния - всего550- 560 годы н.э. [24]. Не берусь судитьо тюркском, но когда один славист заявляет, что и в славянском глубина реконструкциитакая же, приходится возразить, что при этом, видимо, не учитывается лексическая(этимологическая) реконструкция; в осуществляемой через последнюю реконструкциииндоевропейского времени разной глубины славянский выступает, напротив, какравноправный индоевропейский партнер. Это можно видеть в случае с праслав. *ognькак самостоятельным рефлексом и.-е. *ngnis, название огня, известноене во всех индоевропейских языках (нет в германском, греческом) и представляющеесобой вероятное новообразование языка и культуры, связанное с древним нововведениемобряда кремации (*n-gnis 'не гниющий'?). Праслав. *berza, русск.береза, может быть, еще более яркий пример сохранения современным живымсловом восстановимых примет индоевропейского слова (место ударения, количествогласного) и индоевропейского времени, ибо с того момента, как известное деревостало называться в ряде древних диалектов за свою уникальную кору 'яркая, ослепительнобелая' (*bheragos, *bheraga), счет времени ведется на многие тысячелетия.Вообще о березе сказано много, но далеко не все, в том числе как об аргументепри определении праиндоевропейского ареала: она распространена широко, но снеизменным нарастанием признаков рецессивности, деградации с севера на юг [25],с фактами перерождения, или подмены наименования именно на Юге ('береза' > 'тополь'на Армянском нагорье [26]) и при неизменнойвысокой роли березы в поэзии Северной Европы - в широких пределах [27],а последнее - явный архаизм культуры. В различных индоевропейских диалектах,в том числе в славянском, наблюдается живое и активное употребление лексическогогнезда *uei- 'вить' и его производных *uеi-n-, *uоi-n-, *uеi-t-, *uoi-t-,обозначающих что-то вьющееся, витое - 'ветвь', 'лозу', 'иву', 'венок' и лишьвторично - виноградную лозу, постепенно уже в глубокой древности распространившуюсявплоть до Центральной Европы из своего первоначального южнопонтийско-южнокаспийскогоареала. Основная терминология лошади в индоевропейском исконная. Это относится к и.-е.*ekuos 'лошадь', которое вместе с и.-е. *akuа 'вода', очевидно,родственно и.-е. *okus 'быстрый', как указал еще Розвадовский (в воззренияхмассагетов, лошадь - "быстрейшее из всех смертных животных", Herod. I, 216).Кельто-германская изоглосса одного из названий лошади - *markos, *markaтакже лишена приписываемых ей неиндоевропейских ассоциаций (с монгольским, локализуемымв древности в Забайкалье, т.е. в немыслимой дали от индоевропейского, во всякомслучае - от индоевропейских языков Европы). Более оправданно видеть и здесьдревнюю инновацию европейского очага коневодства (возможно, конкретно фракийско-карпатского?Ср. царское имя Thia-marcus у агафирсов, явно включающее также упомянутыйконский термин), ср., с другим суффиксом, др.-инд. вед. marya- 'жеребец'[28]. То, что, например, славянский участвуетне во всех этих изоглоссах, говорит лишь о древней диалектности индоевропейского.Напротив, и.-е. *su-s 'свинья' хорошо представлено в славянском, каки в других диалектах, и подтверждает наличие развитого свиноводства у индоевропейцев,причем данные о сокращении его у индоевропейцев на Ближнем Востоке [29]уже сами по себе (наряду, разумеется, с другими фактами) указывают на исходныйочаг как свиноводства, так и свиноводов-индоевропейцев в другом месте, в умеренныхширотах (этому тезису пытаются противопоставить контраргумент, осмысливающийсокращение свиноводства как стадию культуры, замыкая при этом и начало,и конец свиноводства переднеазиатским ареалом, но основания для подобной универсализацииотсутствуют, - вспомним популярность разведения свиней в высокоразвитой земледельческойкультуре Китая). Я и раньше поднимал вопрос о необходимости типологии этногенеза. Сейчас кажетсясвоевременным поставить интереснейший вопрос о взаимной типологии частных индоевропейскихэтногенезов в свете существующих популярных концепций, ибо, поступив так, мыполучим уже хотя бы ту выгоду, что при этом в совокупной картине проступаетсразу некая монотонность или шаблонность затронутых концепций, едва ли способствующаяраскрытию своеобразия явления. Дело в том, что предыдущие поколения исследователей,отправляясь в своих суждениях от модели "единого" праязыка, нуждались в объясненииреального своеобразия индоевропейских языков или ветвей и находили его во внешнемвоздействии субстрата или суперстрата. Так, весьма распространенной являетсятеория германского этногенеза как напластования индоевропейской шнуровой керамикина доиндоевропейскую мегалитическую культуру. Соответственно популярна теорияславянского этногенеза как наслоения индоевропейской лужицкой культуры с западана часть балтийского языкового ареала. Что нам мешает в таком случае распространить эту схему и на балтийский этногенез,интерпретировав его как приход с юга индоевропейских племен и наслоения их навосточноевропейскую финноугорскую культуру гребенчатой керамики? Как известно,очень аналогичная концепция прихода фракийцев-фригийцев в Литву Басанавичусабыла давно отвергнута за дилетантские этимологии, но ведь в последние десятилетияна материале вполне научных соответствий вновь обосновываются фракийско-дакско-балтийскиесвязи- не позднее III тыс. до н. э. (причем, кстати, и в массе безнадежно дилетантскихсближений Басанавичуса находятся такие, которые пришла пора реабилитировать,например, названий литовских городов Каунас, Приены и их этимологических дублетовв античной Малой Азии). Осуществляться эти связи могли лишь в относительнойблизости к восточной части Балканского полуострова (ареал фракийских и дакскихплемен), и только после этого протобалтийские диалекты могли начать перемещатьсяна север. Мы исходим из постулата древней диалектной множественности и поэтому не ищемответа на все вопросы в субстрате-суперстрате. Поучительная пестрота мнений,например, о субстрате германского говорит о зыбкости этого понятия, причем однипросто признают этот субстрат, другие относят к нему 30% германской лексики[30], третьи считают, что он огромен [31],тогда как четвертые уверены, что он вообще маловероятен [32].В одном западном варианте ответа на яопрос "Кто такие германцы?" [33],помимо различных археологических аргументов, о которых бегло см. выше, делаетсяупор на "архаическую лексику неиндоевропейского происхождения", куда автор относитгерм. *hrugna- 'икра (рыбья)', *dubon- 'голубь' и ряд других слов.Однако давно известно родство первого из них с такими названиями лягушачьейикры из первоначального обозначения крика этих земноводных в брачный период,как русск. диал. крек, крёк 'лягушачья икра', лит. kurkulai тоже, т.е. это исконная лексика повседневных понятий, которую не было надобностибрать из субстрата, как равным образом и германское название голубя (*dubon-,нем. Taube), давно объясненное из первоначального названия темного цвета(подобный принцип называния голубя также известен в разных языках). Необходимостьэтимологической проверки этих утверждений, таким образом, очевидна. Проверкаэтимологии тем более важна, что сейчас все больше признается этногенетическаяважность лексических свидетельств, сравнительно с фонетическими различиями,которые конституировались относительно поздно, в славянском - начиная с I тысячелетиянашей эры, в германском - не ранее середины I тыс. до н.э., тогда как лексическиеизоглоссы 'золото', 'серебро', 'рожь', 'свинья', 'поросенок', 'рало', 'сеять','серп' и многие другие насчитывают к этому времени не одно тысячелетие, а сними и языковая, и культурная самобытность соответствующих индоевропейских племен. По этой линии - наличие или отсутствие лексических связей, общих новообразований- идет изучение древнеиндоевропеских диалектов. Констатируется, например, отсутствиесоседства древних германцев и древних греков [34].Греки - это особая глава индоевропейской проблемы. Утверждения, что греки направлялисьв Эгеиду из Малой Азии [35], кажутся сомнительнымиввиду стойкой античной традиции ионической миграции, наоборот, в Малую Азиюиз Аттики XI-X вв. до н. э., которая подтверждается археологически [36]и, возможно, лингвистически, ср. 'Attike (ge) - 'Отцовская (земля)',если от atta 'отец' (любопытен фамильярный статус производящего и производного)[37]; аналогично metropolis - 'главный город,город-мать' (тоже в отношении колонии). Греки пришли в Грецию, очевидно, с севера,одно из их полулегендарных названий - Danaoi 'данайцы' - указывает прямо наДунай, сохраняя архаичную форму названия среднего течения этой реки [38].Есть мнение, что традиция о походе аргонавтов на север - это ранняя традицияо "возврате греков" [39]. Археологическиеследы важной проблемы прихода греков в Грецию и Эгеиду, конечно, еще предстоитизучать специалистам. Армяне - столь же обособленная индоевропейская ветвь, как и греки, но их путии контакты затрагивают многие другие индоевропейские группы, И в данном случаемнение, что протоармяиский лишь незначительно перемещался внутри Малой Азии,наталкивается на лингвистические противоречия. Даже если оставить пока в сторонекрайние концепции - о встрече праславян и праармян на Украине [40]или о соседстве армян с индийцами к северу от Черного моря [41]не говоря уже о киммерийской теории генезиса армянского [42],то палеобалканские связи и истоки армянского до его появления в Малой Азии ина Армянском нагорье остаются вне всяких сомне ий. Достаточно сослаться на известнуютрадицию Геродота о том, что "армяне - фригийские колонисты". Сами фригийцы,бывшие, видимо, следующей волной балканских переселенцев, известны в Малой Азииуже со II тыс. до н.э. Все это население имеет прочные корни среди балканскихиндоевропейцев, где оставались близко род ственные бригийцы и пеоны. Для предысторииармян особенно ин тересны последние, чей этноним Paiones, продолжающийдревнее *pai(u)es 'луговые (жители)', ср. более краткую старую формув соста ре близкого этнонима Paio-plai [43],проливает новый свет на само название армян Hayk' < *paies, врезультате чего армяне, эти записные жители гор, тоже оказываются первоначально'луговыми, долинными' (связь с названием страны Haiasa менее вероятна,как, впрочем, и с этнонимом Hatti, что побуждает некоторых вообще признаватьэтноним Hayk' неясным). Пеоны, мизийско-фригийское племя, владелиречными долинами Фракии [44], они сиделии на реке 'Erigon (современная Црна река, т.е. 'черная река',в Македонии, бассейн Вардара), что этимологически тождественно ('Erigon)арм. erek 'вечер' (т.е. 'темнота') [45].От рек Вардара и Струмы следы протоармян восходят еще дальше на север, где вДунай в Румынии впадает река Vedea, этимологически - 'вода', в своейогласовке взаимно покрывающаяся с фриг. bedu и арм. get 'река'.Ареной известных науке сепаратных изоглосс армянского с греческим и с древнеиндийскимреально могло быть древнее Подунавье с примыкающими районами. Значительное количество общих изоглосс обнаруживают также армянско-славянскиеязыковые связи. Из них мы выделим соответствие названий железы: арм. gelj- слав. *zheleza [46]. Если из этогоже этимологического материала славянские и балтийские языки развили общее новообразование- название железа, что позволяет датировать интенсивные балто-славянекие контактыс эпохи железа, т.е. около 500 г, до н. э., то армянско-славянские контактыфиксируют лишь дометаллическую семантику этого корня - 'комочкообразная субстанция,железа', что свидетельствует о времени до появления болотного железа - эпохабронзы или неолит (II тыс. - начало I тыс. до н. э.). Западнобалканекие индоевропейские племена - иллирийцы - простирались довольнодалеко на Север - до Силезии, временами - до Балтийского моря. Концом II тыс.до н.э. датируют их перемещение (обратное?) к Югу [47].Возможно, что это как-то сказалось и на уходе италийских племен в Италию изотносительно более северных мест в Центре Европы. Наверное, именно северныеиллирийцы, или иллиро-венеты, причастны к созданию лужицкой культуры. Именноэти племена с такой особой лексикой, как *delm- 'овца' (апеллятивно сохранилосьв албанском, а в ономастике - Dalmatia и близкие от собственно Далмациина юге до следов в Восточной Германии), *daksa 'море' (от Эпира на югеи Адриатики до следов в Германии и Чехии), племенными названиями типа Liccavici(сохранилось до средневековья на западнопольских землях), местными и водныминазваниями типа *arson-, *serm-, *tara, оставили следы так называемоготретьего этноса на позднейшей границе германцев и славян. Ясно одно, что носителямиископаемой лужицкой культуры не были ни кельты, ни италийские племена. Ввидуприсутствия северных иллирийцев (венетов) в роли упомянутого пограничного "третьегоэтноса" их участие одновременно в славянском этнообразовании трудно вообразимо.Еще менее реален "лужицкий" суперстрат иной этнической принадлежности (например,италийской), принимаемый некоторыми учеными для объяснения славянского этногенеза;поскольку уже во II тысячелетии вероятно продвижение италийских племен из ЦентральнойЕвропы в Италию (см. выше). Начиная с Лер-Сплавинского, существует теория этногенеза славян как результатанаслаивания этих загадочных археологических "лужичан" на протобалтов. Лингвистическиздесь многое спорно, вплоть до позиции самого балтийского (не центральная, а,видимо, относительно периферийная). Чистота и бессубстратность балтийского мнима,ср. указание на финноугорский как древний субстрат балтийского [48].Противоречия протобалтийской концепции возникновения праславянского обозначилисьеще у Лер-Сплавинского, который указал на более тесные западно-индоевропейскиесвязи славян, чем балтов [49]. Последующиеразыскания углубили этот аспект, что вызвало необходимость "развести" балтови славян в том, что касается их этнообразования. Таковы, в самых скупых чертах, предпосылки современной дунайской теории праисторииславян [50]. Ее обоснований - этимологических,конкретно-лингвистических - в действительности много больше, чем можно представитьздесь, поэтому приходится ограничиться самыми общими и выборочными. Возраженияпротив дунайской теории славянского этнообразования необходимо и дальше изучать,однако вряд ли прав В. В. Седов (устное высказывание), датирующий инфильтрациис Дуная на север от Карпат не древнее IV в. до н. э. и полагающий при этом,что эти инфильтрации уже застали славян на польских землях, чему там противоречитуже одно наличие неславянской индоевропейской номенклатуры (гидронимии), очевидно,более древней, чем появление на этих же землях славян. Мы разделяем мнение, что "проблема прародины славян самым тесным образом связанас теориями о прародине индоевропейцев" [51],хотя существуют и прямо противоположные суждения [52].Будучи языками-сатэм, и славянские, и балтийские языки развили инновацию в видеассибиляции палатальных задненебных согласных. Судя по этой иновационной особенности,они находились внутри индоевропейского ареала. Однако и здесь серьезные различия:слав. s